Фандом: Fullmetal Alchemist
Автор: Укку
Бета: Ни Сигюн, ни чаши Спасибо преогромное! =)
Жанр: джен, немного ангста затесалось
Рейтинг: G.
Персонажи: Рой Мустанг, Крис Мустанг, упоминаются некоторые другие.
Статус: закончен
Размер: мини (5 388 слов)
Дисклеймер: права на извлечение материальной выгоды от персонажей – у Хирому Аракавы.
Предупреждения: Фанон. Домыслы. ООС не исключен, потому что описываются события давно минувших дней и взгляд автора фанфика вполне может не совпадать с видением героев читателями-почитателями
читать дальше* * *
"Прошлое – это будущее, с которым
мы разминулись в пути". (1)
мы разминулись в пути". (1)
"Nobody knows it but you've got a secret smile
And you use it only for me". (2)
And you use it only for me". (2)
* * *
Анна была непутёвой, сколько сестра её помнила. С самого детства влипала в неприятности из-за своей доверчивости и доброты. Чего стоила та давняя история с нищим! ″У этого человека совсем нет денег, чтобы добраться до дома. Мама, давай поможем!″ И ведь выгребли все деньги и отдали проходимцу. Ох, и ругалась тогда Кристина, вернувшись на вокзал.
Всё это казалось ей таким далёким прошлым.
Теперь, наблюдая за бегущими картинками под мерный стук колёс, так удобно было предаваться воспоминаниям. Да и как избежать копания в потаённых уголках памяти, когда едешь туда, где суждено встретиться лицом к лицу с воспоминаниями о прошлом?
А в тот день добираться домой пришлось полуголодными и без цента в кармане, а две кулёмы только виновато улыбались в ответ на злобные взгляды и бурчание. Не сомневались, что помогли очередному хорошему человеку, а Кристину с тяжёлым характером и природной вредностью остаётся только жалеть. Ну, и отца заодно, потому что он ругался много страшнее, когда добрались до дома. И буря непременно была бы ужаснее, не скажи они в три голоса, что их обокрали на вокзале. А что? Тогда бы точно прибил. ″Хватит с них и одного разноса,″ - великодушно решила старшая сестра.
Кристина хмурилась, вспоминая ругань отца. Вспомнить не хотелось и, устроив подбородок на подставленную руку, она переключилась на рассматривание пейзажа за окном. По обе стороны от железной дороги редели леса, сменяясь полями от горизонта до горизонта. Принято выпивать по поводу встречи со старым добрым прошлым, но такое ли оно доброе, это прошлое в колоритных сельских тонах? Да что там выпивка: даже для того, чтобы выкурить сигарету, надо выйти из вагона. Вот такие они, поезда: ни выпить спокойно, ни покурить, а ещё сидеть жёстко и ехать долго, - Кристина не очень любила этот вид транспорта. Бестолковая трата времени, сплошное неудобство и усиливающийся с каждым километром поток совершенно не нужных мыслей.
Хотя в этой поездке недовольства больше от ощущения собственной слабости: чем ближе к нужной станции, тем сил, что моральных, что физических, всё меньше. Сказать кому, что и у Кристины случается подобный упадок сил – не поверят. Но действительность не обманешь: в чём-то всё равно бессильна. Даже в том, например, чтобы объяснить когда-то давно матери и сестре, что облапошил их вокзальный подлец. Так бездарно распрощаться с последними деньгами и упорно верить в свою глупую правду могли только они.
Вот и неудивительно, что «мужчина всей жизни» Анны скоропостижно исчез. И ладно бы просто исчез, но ведь оставил на память сюрприз. Увещевали, объясняли – всё без толку. ″Это желанный ребёнок. Мой ребёнок. Я рожу и буду растить его!″ - так и заявила. Упрямая идеалистка. И мать, естественно, на свою сторону перетянула.
Поезд нёсся, урча и фыркая, на запад, увозя с собой молодую женщину с невесёлыми мыслями.
″Через 10 минут прибываем на станцию Грантаун, - прошаркал по вагону согбенный пожилой проводник, - Остановка 5 минут″. Народ зашевелился, сбрасывая липкую дорожную дремоту. Начинались медленные сборы с проверкой вещей, денег, припоминанием имён встречающих и мест встречи.
″Глупая. Глупая… Глупая,″ - Кристина всё так же смотрела в окно, не двигаясь, отчаянно сжимая ни в чём не повинный подлокотник скамьи.
Нет, слёз не было, несмотря на то, что на душе у Кристины творилось чёрт знает что за несколько минут до прибытия на место. Она давно не плакала и не собиралась изменять этому своему важному принципу, отработанному под суровым надзором жизни. Свой жизненный путь Кристина выбрала сама, только это и радовало. А в остальном же…
Состав замедлил ход. Показались отдельные одноэтажные дома с садами и огородами. Ждал своих гостей провинциальный город, каких тысячи, одинаковых в своём внешнем виде и укладе жизни.
Вряд ли люди посещают такие города в поисках новых впечатлений и изменений. Мать и сестра Кристины также переезжали сюда отнюдь не в поисках новизны, а чтобы банально скрыть позор. В их родном городе разве что ленивый не обсуждал растущий живот незамужней Анны, а здесь, учитывая неспокойную ситуацию на границе, никто не удивился пожилой вдове с беременной дочерью, у которой нелепо погиб муж. Даже больше, люди оказались весьма гостеприимны, помогли разместиться и подыскать работу.
Думалось, что всё ещё наладится, но маме, как оказалось, оставалось недолго. На её похороны Кристина и приехала в этот город в первый раз. Поссорились тогда с Анной крепко. Ещё бы! Старшая сестра не упустила возможности обозвать младшую блаженной дурочкой, а та не преминула высказаться по поводу образа жизни Кристины, неагрессивно, но настойчиво. Потом, уже в который раз, просила бросить выбранный путь и остаться с ней в этом тихом городке. Но Кристине был противен весь этот город с тухлым мещанским бытом, соседскими сплетнями и неспешным течением жизни, о чём она в свойственной экспрессивной манере и сообщила сестре.
Так с тех пор и не общались, хотя мама бы не одобрила: она всегда говорила, что семья – это главное и ценное. И все силы прилагала к тому, чтобы и дети прониклись важностью этого понятия, любили и дорожили каждым членом своей семьи.
Получилось ли? Относительно себя Кристина сомневалась, иногда задаваясь вопросами о причинах.
Возможно, не будь у них отца-деспота, в её душе нашлось бы место для той самой любви, терпения и понимания к каждому члену своей семьи. И тогда, владея всеми этими не тайными, но важными знаниями о доверии к миру, Кристина стала бы почтенной счастливой женой с кучей детишек, а не... Она с трудом это себе представляла теперь, но всё-таки. Да и, может быть, если мама пожила чуть подольше, не произошло бы того, что произошло.
Кристина поправила шляпку, подхватила саквояж и устремилась к выходу. Почтенный седоусый мужчина подал руку, помогая женщине спуститься по неудобной лестнице на платформу, за что был одарен одной из улыбок в богатой коллекции Кристины. Той самой, при которой надо приподнять уголки губ и едва-едва кивнуть головой, легко и непринуждённо, дав понять, что без помощи джентльмена даме никак не справится с непосильной задачей, и в знак благодарности за эту помощь она дарит ему эту обворожительную улыбку. Одаривать Кристина умела и этим своим умением дарить мужчинам то, что они жаждут получить, уже многого добилась в свои годы.
В разряд достижений она так же записывала умение не тратить драгоценное время на размышления о многочисленных «если бы» в своей жизни. Но в некоторые особо грустные и тяжёлые моменты своей жизни Кристина задумывалась о том, что всё могло бы быть по-другому у неё, сестры, матери и отца. Однако, сложилось, как есть: отец и мать давно в могиле, старшая дочь стала той самой «падшей женщиной», о которых так любили судачить в их маленьком городке, а младшей больше нет на свете.
Именно из-за сестры Кристина и приехала в этот маленький город на западной окраине Аместриса.
* * *
Центральная улица, только заполнившаяся народом с поезда, через какие-то пять минут снова опустела. Солнце припекало всё сильнее, вынуждая людей разбегаться по помещениям.
Кристина неспешно прошла мимо таверны. Посетителей в ней было мало, но звон посуды и шум разговоров слышался даже на улице. Через дорогу, вольготно устроившись на широких ступенях деревянного крыльца, курил молодой парень. Из-за двери за его спиной тоже доносился неторопливый разговор о чём-то. В воздухе витал едковатый запах мыла, то появляясь, то исчезая. Таверна и парикмахерская – где ещё пережидать полуденный зной Грантауна? В этих заведениях течёт своим чередом вялая жизнь, наполненная музыкой из радиоприёмника и обсуждением последних новостей. Жизнь, которая была так чужда Кристине.
Парень с сигаретой проводил внимательным взглядом Кристину, уходящую всё дальше и дальше от станции. Дорога постепенно сужалась, двухэтажные и трёхэтажные здания, и без того немногочисленные, попадались всё реже. Вереница фонарных столбов, явных признаков города, и та исчезла. Всё чаще попадался бурьян вдоль дороги. Через двадцать минут Кристина дошла туда, куда и направлялась. Даже будучи в этом городе однажды, не запомнить месторасположение кладбища невозможно: прямо от вокзала, всё прямо и прямо на восток по центральной улице, и вот он – последний приют для многих поколений людей. Заявившись в этот мир, в этом ли городе или в каком-то другом, так или иначе, проходишь стандартный путь мимо людей и заведений, мимо внимания и равнодушия, в дождь, снег или зной, и оказываешься в итоге посреди бескрайних и крайне безразличных к твоей персоне полей. Символично.
Посетители, во всяком случае, те, которых можно было назвать живыми, на кладбище в этот час отсутствовали. Кристина поплутала среди невысоких холмиков, всматриваясь в надписи на каменных плитах. Большие плиты и маленькие плиты, начищенные до блеска и поросшие мхом. Имена, имена, фамилия, годы, месяцы, дни… Камни, земля и немногословные даты.
″Скучнейшее место, не правда ли? - громко спросила у одной из плит Кристина, присаживаясь прямо на землю и проводя рукой по травяным стрелочкам, молодым и нежно-зелёным в это время года. - Странно получилось: пока добиралась в эту глушь, столько всяких мыслей в голове вертелось, а непосредственно на месте, когда, можно сказать, лицом к лицу, слова как будто испарились. Пусто. Внутри. И снаружи пусто″.
Но пока разум способен рождать мысли – нет места внутренней пустоте. И пока женщина невидящим взглядом пронзала молчаливый камень напротив, перебирая кружева на подоле юбки, обрывки мыслей устремилось к обретению законченной формы. За без малого тридцать лет Кристине было о чём подумать и сделать выводы.
Она не искала способов наладить отношения с сестрой, но при этом в глубине души всё равно была уверена, что их разлад – явление временное. В детстве они ссорились и по пустякам, и довольно серьёзно, но всегда мирились. И тут тоже должны были. Что такое пара-другая лет? Ну, позлилась бы Кристина, а потом в один прекрасный день приехала к сестре, улыбнулась и, как ни в чём не бывало, спросила «как дела?». И Анна бы наверняка ответила в привычной радушной манере, как будто и не было позади нескольких лет молчания.
Потом Кристина обязательно бы рассказала ей о том, что некоторые вещи начинаешь понимать с течением времени. За чашкой чая на веранде, слушая вечерние концерты окружающей природы, легко и непринуждённо прозвучала бы правда о том, что на душе. И про то, как сильно хотелось дочери хоть капельку внимания и столько же понимания от отца. И про то, как понимает, каково было матери – не любить того, с кем сосуществуешь. Понимает, чего стоит просыпаться с ненавистным человеком и видеть постоянно его подобие в женском обличии: её, Кристину, которую мать пыталась любить, несмотря ни на что. В то время как старшая из дочерей пребывала в уверенности, что младшую мать любит больше.
А может, и не нужно было бы всех этих слов. Они просто бы пили чай.
Прокручивая в голове все эти нехитрые несказанные слова, Кристина засомневалась, насколько правдивыми они могут быть. Откуда эта уверенность в том, что всё было бы хорошо? Откуда это виденье встречи в радужном цвете? Уж кому-кому, как не ей, знать, что в жизни могут случаться по-настоящему гадкие и неприятные вещи. Благо, жизнь в большом городе этого добра подкидывает более, чем достаточно. Даже если тебе всего двадцать и ты, пусть и хамоватая, но юная и наивная девушка.
От всех этих мыслей стало не так скверно на душе и не так давило в груди. Но всё равно очень тяжко осознавать, что слова никогда не будут произнесены перед той, кому были предназначены. Перед той, которая поймёт и примет просто потому, что это так в её характере.
Кристина поднялась с земли и подошла поближе к могильной плите. Ветер прибил к подножию прошлогоднюю листву, которую женщина аккуратно смахнула и заменила охапкой пёстрых весенних цветов, собранных по пути.
Кладбище привычно к слёзам и вскоре здесь вновь воцарилось спокойствие, нарушенное гостьей, плакавшей у холодного камня из-за обиды, беспомощности и злости.
А женщина, подправив макияж и отряхнув юбку, возвращалась в город.
Ведь у старшей сестры оставалось ещё одно нерешённое дело.
* * *
Обратный адрес был указан на конверте и, выловив на площади мальчишку в ободранных штанишках, Кристина узнала, где находился нужный дом. Юное дарование не преминуло попросить цент за информацию, и в другое время наверняка бы получило за это подзатыльник, но сейчас усталость от мыслей и поездки всё больше напоминали о себе. Спорить и разбираться совершенно не хотелось, поэтому мальчишка добился своего цента и убежал, а Кристина направилась по своим делам.
Если у этого города был центр, то городской приют располагался именно там. Трёхэтажное здание, во дворе при нём парочка-другая деревьев, пристройки и довольно высокий забор. Правда, если высота предназначалась для предотвращения побегов воспитанников, то стоило заделать в нём дыры, пестревшие там и тут.
В будке у ворот, спрятавшись от солнца и удобно устроившись на стуле, мирно смотрел свои послеобеденные сны сторож. Кристина постучала в ворота, привлекая к себе внимание. Разбуженный, сторож долго зевал и озирался, пока она доносила до него смысл своих пожеланий относительно входа внутрь и поисков некой мисс Пирсон, направившей Кристине письмо.
Она объясняла сторожу настолько тщательно, насколько ей позволяли познания относительно поведения культурной дамы. Хотя, по правде говоря, ей больше хотелось послать непонятливого старика по одному из дальних адресов при помощи парочки слов, которыми обычно посылаются недобросовестные продавцы на рынке или наглые неплательщики на работе.
Через энное количество минут объяснений Кристина, наконец, получила нужную информацию и, миновав ворота, направилась по выщербленной дорожке к зданию. Внутри царил сумрак, и было прохладнее, чем на нагретой за половину дня улице. Противно пахло обедом. Где-то смеялись дети. Нужная дверь по описанию сторожа располагалась по коридору слева, вторая по счёту.
Постучавшись и дождавшись приглашения, Кристина прошла внутрь. Бумаги, папки, книги, опять папки… Бумаги и книги лежали не только на столе у дальней от входа стены, но и в шкафах, занимающих все четыре стены в маленьком помещении. За завалами можно было и не заметить сидящую за столом хозяйку кабинета. Пожилая женщина в неброском платье и с собранными в пучок волосами отложила документы. Внимательный взгляд из-за больших круглых очков был обращён к Кристине.
- Здравствуйте. Вы – мисс Пирсон, директриса?
- Да, чем могу помочь?
- Я - Кристина, сестра Анны – представилась гостья, показав письмо.
- Ах, милая, мы вас так долго искали! – пискнула женщина и прытко выскочила из-за стола. Кристине оставалось только подивиться, как в возрасте, когда волосы становятся седыми, а тело скукоживается, можно так резво передвигаться.
- Это неудивительно. Я переезжала.
- Оу… Но это замечательно, что Вы всё-таки нашлись! Ваша сестра оставила завещание, в котором после её смерти просила найти Вас, - продолжала вещать старушка, роясь на полках одного из шкафов, - Вот и оно, Вас дожидалось. По завещанию мисс Анна просила передать его лично в руки…
Взяв конверт, Кристина присела в кресло, предложенное мисс Пирсон, и стала вчитываться в пожелтевшие листы из вскрытого конверта. Очень кстати в дверь постучали и детский голосок громко сообщил, что директрису срочно куда-то зовут. Старушка, извинившись и деловито поправив очки, вышла, и дальше Кристина читала послание младшей сестры в одиночестве.
Когда через полчаса глава городского приюта вернулась в свой кабинет, Кристина уже убрала дочитанное письмо в сумку.
- Могу я увидеть мальчика?
- Да-да, конечно, сейчас приведут.
Приоткрыв коридор, она позвала кого-то. К разговору в коридоре Кристина не прислушивалась, коротая ожидание в созерцании серого двора за окном.
* * *
″Придурок Дар… Подумаешь, синяк под глазом. Мало ему! Надо было и нос разбить, чтобы в следующий раз не задирался!″ - Рой определённо бы нанёс ещё парочку ощутимых травм обидчику и его прихвостням, но вовремя подоспевшая воспитательница, охая и ахая, растащила драчунов по разным углам, а Роя и вовсе отконвоировала к директрисе приюта. Шагая по сумрачным коридорам основного здания, мальчик почти не слушал монотонные причитания о правильном поведении, мыслями будучи далеко от лекции про праведных и послушных детишках. В тот момент он самым искренним образом сосредоточился на обиде на весь несправедливый мир и назойливую девчонку-воспитательницу, и, потирая ушибленные костяшки пальцев, подумал о маме.
Она вспоминалась часто на протяжении всего года, что Рой находился здесь. В приюте вообще о мамах часто думают. Те, у кого когда-то были родители, вспоминают о них, а те, у кого их не было – фантазируют и мечтают. И Рою поначалу казалось необычным, что вспоминают даже самых странных мам, от которых оставались шрамы, которые мальчишки с гордостью демонстрировали со словами «А это меня хворостиной!». И даже если стеснялись и скрывали, то всё равно… скучали по своим мамам, он это чувствовал, даже не до конца сформулировав свои подозрения.
Нет, у Роя мама была не такая, у Роя была самая замечательная мама на свете, которая пекла вкусные пироги с персиками и читала сказки на ночь. Она улыбалась и громко смеялась, когда Рой что-нибудь интересное ей рассказывал. А потом говорила так протяжно «Ро-о-о-о-ой» и взъерошивала волосы на его макушке. И тот улыбался в ответ. Его мама действительно была самой замечательной.
И позволить какому-то придурку обзывать её и что-то там говорить про отца Рой Мустанг никак не мог. Прямо как в той сказке, которая про воинов, свято соблюдавших закон чести и достоинства. Что такое эти самые «честь и достоинство» Рой понимал не до конца, а в том, что это что-то очень хорошее и ценное для мамы напрямую связано с кулаком в глаз за оскорбление, додумал уже позже, попав в приют после смерти матери. В конце концов, как решил для себя Рой, побить обидчика тоже было вполне в духе героев, о которых с жаром рассказывала мама. И пусть те обычно побивали нечестных правителей и злобных чудищ в дремучих северных лесах, а вовсе не чумазых идиотов на заднем дворе, но юного искателя справедливости изменённые масштабы не смущали.
″Рой – герой. По-моему, звучит, - сделал он заключение, когда подходил к двери кабинета, - Герой без страха и упрёка! Точно.″
Слушать нудные нотации совершенно не хотелось, и Рой застыл у двери. Впрочем, быть наказанным вдвойне, за драку и за непослушание, тоже не хотелось, поэтому он всё-таки вошёл. Вернее, его втащили. Ведь какой смысл не упираться, если наказания не избежать?
- Мисс Пирсон, это ни в какие ворота не лезет! – возмутилась девушка, втаскивая в кабинет мальчишку. Тот упирался, но девушка была настойчива и упрямо тянула его за руку внутрь. Выставив мальчика посреди кабинета и поправив очки, она продолжила изливать недовольство:
- Он опять подрался! Это невыносимо! У Майкла поцарапана рука, а у Дара синяк под глазом!
Кристина еле сдержалась, чтобы не улыбнуться: ″Зато понятно с чего такое желание устроить мальчика в семью и столько радости, что родственнички нашлись″.
Пока старушка-директриса вздыхала, а мальчик шмыгал носом, уставившись в пол и не поднимая глаз, Кристина внимательно рассматривала драчуна, подмечая мелкие детали, что бросались в глаза. Мальчик был маленький и худой, с поцарапанными руками и ободранными коленками. К правой коленке ещё и грязь прилипла. Этой же грязью были щедро запачканы бриджи. ″И чего тут от нашей породы?″ – задумалась Кристина, остановившись взглядом на лице, на которое спадали торчащие темные волосы, даже будучи довольно коротко обстриженными.
Как и думал мальчик, от воспитательницы последовал пересказ ссоры, случившейся во дворе, а потом настало время речи директрисы. Рой смотрел на мыски своих ботинок и считал пылинки, кружащие недалеко от пола, благо в столбе солнечного света из окошка их было хорошо видно. Наставление на путь истины проходило по знакомой схеме, за исключением присутствия в кабинете постороннего. Посторонней, как уточнил Рой позже, сместив взгляд левее и увидев женские туфли возле того места, где стояло кресло. И это было странно, учитывая, что распеканием нерадивых воспитанников обычно не занимались при чужих. Додумать мысль Рой не успел, потому что мисс Пирсон закончила лекцию, в заключение горестно вздохнув, она сообщила причину вызова мальчика в свой кабинет:
- Рой, а это твоя тётя, сестра твоей мамы. Познакомься с мадам Кристиной.
Мальчик перестал шмыгать и, наконец, посмотрел куда-то кроме пола, а именно – прямо в лицо тёте.
Тётя у него была одна и, хотя Рой её никогда не видел, о ней мать часто рассказывала. Но одно дело, когда тебе про кого-то рассказывают, а другое – когда видишь сам. Ненормальная Хильда из пятой комнаты постоянно шептала про привидений в коридорах приюта, которых лично знала по именам. И слушать про них, конечно, Рою было интересно, но совсем не так, как если увидеть самому. Привидений Рой Мустанг никогда не встречал, и при встрече обязательно бы рассмотрел внимательнейшим образом, а пока перед ним была живая тётя из рассказов, рассматриванием которой он незамедлительно и занялся.
Мама как-то говорила, что смотреть на людей не отрываясь – не очень прилично, но как не смотреть, когда этот кто-то связан с твоей мамой? Вот и Рой не знал ответа, продолжая изучать внешность стоящей напротив женщины.
″Не мама. Совсем не мама.″ Волосы у двух сестёр различались совсем немножко, а вот цвет глаз – радикально. Да и мелочей было достаточно для того, чтобы заметить разницу между важным для тебя человеком и какой-то там столичной женщиной.
Мальчик хмурился. Приезд нового человека, как-то связанного с матерью, внезапно показался издевательским напоминанием о том, что её больше нет. Ощущение почти как в тех снах, в которых Анна улыбалась, проводила рукой по его волосам, а потом отдалялась. Вроде и рядом, вроде и здесь, а вот и нет её. Во сне он бежал, бежал за ней, задыхался, звал и никак не мог догнать. А она всё удалялась, удалялась, пока совсем не исчезала вдали. Рой не любил эти сны.
″А глаза всё же материнские, - подумала Кристина, приглядываясь к племяннику, - тёмные.″
Мальчик с обыкновенным носом, обыкновенными губами и таким же обыкновенным синяком на скуле смотрел недоверчиво, сдвинув брови и слегка выпятив нижнюю губу. Смотрел и смотрел, не отводя взгляд. Что-то искал, как подумалось Кристине, в ответ рассматривающей своего племянника столь же внимательно и недоверчиво.
″Глаза твои словно земля на полях весенних, насыщенная влагой и готовая взорваться буйством зелени и цветов,″ - вспомнила она слова отца мальчика, одни из тех, которыми он так любил пудрить мозги Анне.
Зрительный поединок прервала Кристина, обратившись к племяннику:
- Ну, что же, здравствуй.
- Здрасьте, – прозвучало что-то неопределённое в ответ, и мальчик опять уставился в пол.
Взаимное молчание родственников продолжалось, нарушаемое лишь негромким обсуждением каких-то дел между мисс Пирсон и экзальтированной девушкой, которая привела в кабинет мальчика.
- Зачем подрался-то, а?
Ответом была гнетущая тишина. Вопрос лишь усилил неприятие мальчиком всей этой ситуации с рассматриванием друг друга. ″Чего она вообще лезет?″ - злился Рой, не столько из-за вопроса, сколько из-за того, что пришлось вспоминать о причинах драки. Очень важных и болезненных причинах, о которых не хочется рассказывать никому, тем более каким-то там незнакомым тёткам. Разобраться в силу возраста в этих причинах не представлялось возможным, поэтому все раздумья и реакции сводились к «нравится» и «не нравится». И вопросы, напоминающие о том, о чём не хотелось вспоминать, ему однозначно не нравились.
В этом мире были другие люди, но лишь мама являлась его центром и главной составляющей. И мир обрушился, когда Анны не стало. Потускнел, растерял своё очарование, оставив Роя один на один с тусклой и бесцветной массой. Мелькали лица и события, но всё казалось таким неважным по сравнению с тем, что мир лишился центра. Больше не было солнца. Были люди.
И людей в мире оказалось даже больше, чем Рой предполагал: не только соседские ребята и их родители, и продавцы в магазине, но и ватага детей, воспитателей и учителей в приюте. Вихрь новых впечатлений закрутил мальчика: все были такие разные. Кто-то дружелюбный, кто-то не очень. Кто-то надоедливый, кто-то незаметный.
Со всеми так или иначе приходилось взаимодействовать. Так, не переставая скучать по маме, Рой, тем не менее, втягивался в повседневную жизнь своего нового «дома» - центрального приюта города Грантауна. Привыкал к режиму, налаживал отношения со сверстниками.
Выросший в атмосфере любви, Рой остро реагировал на выпады в свой адрес, что в среде приютских детей не такая уж и редкость. Дети бывают жестоки, а уж обиженные чем-то или кем-то – тем более. Когда Роя впервые обозвали маменькиным сынком из-за того, что тот без понукания воспитателей сам шёл вечером чистить зубы, он расстроился. После того, как побили мальчишки, привязавшись к какой-то мелочи, Рой полночи давился слезами, пытаясь плакать как можно тише и заглушая всхлипы подушкой.
После третьего неприятного инцидента не было ни расстройства, ни слёз, потому что в тот раз Рой в ответ на обзывания сам полез с кулаками на обидчиков. Побили его сильно, впрочем, и противникам досталось. Ещё пара подобных случаев и Рой окончательно убедился в том, что, несмотря на нагоняй и наказания от воспитателей за драки, кулаки являлись весьма эффективным средством для доказательства своей состоятельности. И за какой-то год Рой, одинокий и расстроенный, научился огрызаться и давать волю кулакам, когда кто-то пытался причинить боль. И самым болезненным было всё то, что касалось воспоминаний о матери и о семье, которая была у них.
Стоя посреди кабинета, под прицелом трёх пар внимательных глаз, Рой злился и молчал.
Раздражение Кристины от всего этого непонятного диалога, который и диалогом было сложно назвать, достигло максимума, после которого она обычно раз и навсегда доказывала источнику раздражения, что шутить с ней чревато душевным, а то и физическим расстройством. Но когда женщина уже не надеялась, что ребёнок соизволит с ней говорить, и во всю предавалась размышлениям относительно того, что она всё ещё здесь делает, Рой ответил:
- Потому что никто не смеет говорить гадости о моей маме, - пробубнил мальчик и снова пристально посмотрел на Кристину, поджав губы.
″А упрямство и отстаивание интересов суровым взглядом в нашей семейке наследственное? Со своими тараканами, но, определённо, передаётся″, - усмехнулась Кристина и обратилась к директрисе:
- У меня мало времени, мисс Пирсон: работа в столице, да и муж будет волноваться. Мне бы хотелось, чтобы необходимые документы были собраны как можно скорее.
- Как я рада, вы себе не представляете, что вопрос так разрешился, - заулыбалась старушка, - сбор документов не займёт много времени.
- Тогда я вернусь позже, с вашего позволения. Дела. До свидания, – Кристина кивнула директрисе и девушке, и удалилась из кабинета, уже не видя, как Мисс Пирсон, сияя радостью, что-то поясняла молчаливому Рою.
Стоило ли говорить «до свидания» или что-то в этом роде новому родственнику, Кристина не знала. Как и не знала, каково это: сообщить самой мальчишке, что его забирает малознакомая родственница и везёт в столицу.
Да и зачем она это делает, Кристина до конца не очень понимала. Особой любви и привязанности к детям она не испытывала, своих заводить не собиралась, да и вообще старалась не вешать на себя лишнюю ответственность, наученная не очень приятным опытом в жизни.
В голове получился сплошной театр абсурда, от которого очень хотелось сбежать, сославшись на дела в городе. Но сбежать, как справедливо полагала Кристина, не удастся. Потому что от себя не сбегают, и именно она, и никто другой, приехала в этот город, чтобы решить хоть что-то со своим прошлым.
И отправлялась в этот приют, вполне осознанно понимая последствия своего выбора.
* * *
Когда гостья с тяжёлым взглядом и неприятными мальчику вопросами покинула кабинет, сказав напоследок что-то благополучно прослушанное Роем, мисс Пирсон рассказывала о том, как ему повезло и о том, что теперь у Мустанга опять будет семья. Но для него семья представлялась маленькой и рассчитанной на двоих, поэтому идея пускать туда каких-то тёток не вызывала у Роя абсолютно никакой радости.
Мисс Сьюит помогла собрать немногочисленные вещи Роя. Главную вещь, которой он владел, фотографию мамы, Рой достал и уложил в сумку сам. Обычно он прятал фото под матрасом. На всякий случай. Ведь могли и украсть и спрятать. А потом бегай и отнимай. Дерись или не дерись – не факт, что отберёшь.
Собрались быстро, и потом ещё битый час Рой ждал тётю. Весть о том, что его забирают, разнеслась по приюту с дикой скоростью. Кто-то смотрел с жалостью, кто-то с завистью. Хильда не забыла упомянуть, что все её друзья рады тому, что у Роя наконец будет семья. Рой улыбался в ответ, подумав, что по этой девочке он точно будет скучать. А, в остальном было всё равно, но немного страшно от того, что непонятно, куда его собирались везти и кто эта женщина вообще такая? И даже повторение про себя в десятый раз фразы про своё бесстрашие и самостоятельность не сильно помогало успокоиться. Нервозность усиливало и то, что надменный и пытливый взгляд тёти ему не нравился.
Мальчик даже не подозревал, как были похожи их с Кристиной взгляды друг на друга.
Череда событий пополнилась расплакавшейся директрисой, которая даже обняла Роя на прощание. И под суровое взаимное молчание своей новой родственницы Рой покинул приют.
Посещение каких-то незнакомых мест в городе принесло Рою радость, которой он и не ожидал: тёте отдали вещи его мамы. Альбомы и книжки со сказками - их он не видел с тех самых пор, как попал в приют, и часто вспоминал. Воодушевление мальчика тем, что к нему вернулись такие дорогие и знакомые предметы, увяло только через пару часов. Он устал.
В ожидании поезда понурый Рой созерцал узоры на плитке под ногами, а его новоявленная родственница молчала, углубившись в размышления. Утомлённому и разбитому мальчику не очень нравилась идея с отъездом, но и перечить как-то было поздно. И страшно, потому что вспомнились ведьмы из маминых сказок. Поэтому Рой просто молчал и размышлял о том, может ли быть тётка ведьмой? Во всяком случае, она была какая-то ненастоящая и даже улыбалась вымученно, как ему казалось. И смотрела внимательно, как будто хотела дырку прожечь на человеке.
«Точно ведьма!» - косился на тётю Рой, сидя на нагретой скамейке, как на сковородке. Та, как ни странно, не обращала на него ровным счетом никакого внимания. «Витать в облаках», - его мама так всегда называла это, и мисс Пирсон тоже. Когда человек здесь и вроде не здесь, сидит такой задумчивый-презадумчивый. Вот и тётка сидела и читала, но Рой был готов поспорить на самый круглый камешек из своей коллекции, выигранный у Майкла в кости, что она не читала, а была на тех самых облаках. И на этих облаках было то грустно, то весело, потому что та то хмурилась так, что между бровей залегала морщина, то приподнимала уголки губ.
Ведьма улыбалась, как предположил племянник. А потом смотрела наверх, прикрыв глаза, туда, где было чистое голубое небо и летали стрелохвосты. В воспоминаниях Роя мама тоже иногда витала в облаках, вздыхала, кусала губы и о чём-то думала. Но на все вопросы неизменно отвечала «Ро-о-ой», улыбалась и трепала по макушке. А потом ещё целовала в лоб и обнимала. Крепко-крепко.
Железнодорожная платформа пустовала, залитая весенним солнцем. До прибытия поезда, следующего в Централ, оставался всего час. В подступающей к путям траве жужжали и стрекотали насекомые, а с полей долетали запахи цветущих трав. Умиротворение упорно пыталось заключить Кристину в свои объятия, но мысли в голове не позволяли расслабиться: она вспоминала и размышляла, размышляла и опять вспоминала. В конце концов, было о чём подумать, невыносимо долго сидя на протёртой до лоска деревянной скамейке и рассматривая газетные колонки.
Одна из причин раздумий сидела на скамейке рядом, нахохлившись, и периодически испуганно озиралась по сторонам. Такой тихий и смущённый, что даже возникало сомнение в правдивости характеристики, данной мальчику в приюте: «… По данным соседей всегда был тихим и вежливым ребёнком. После смерти матери наблюдается изменение в поведении: постоянно конфликтует со сверстниками, молчалив, драчлив, неконтактен… ».
Другая причина размышлений Кристины лежала в её сумке - письмо сестры с просьбой позаботиться о сыне, если с ней что-нибудь случится. Старшей сестре казалось, что оно не из бумаги, а набито камнями: так давило на душу.
″На что надеялась эта дурёха, оставляя письмо для меня? Письмо, написанное, судя по всему, очень и очень давно? На то, что я прилечу и низвергну потоки любви и заботы на приблудыша, с которым ничем не связана и которому ничем не обязана? Пффф… Хотя, что там, - женщина вздохнула и повернулась голову к мальчику, - Эта дурёха просто верила, что семья, что узы между людьми – это главное. И верила, что я в это поверю.″
Сколько Кристина помнила, решительности младшей сестре было не занимать, правда, применяла она это в своей неповторимой человеколюбивой манере: веря в лучшее и не желая замечать дерьма в людях.
″Ну и какая рухлядь здесь именуется «Железной»? – спрашивала сама у себя Кристина, - Надо идти дальше. Ей было важно? Она в меня верила? Значит... Это единственное что я могу сделать для неё, в память о том, что было. В честь того, что от неё осталось и ради того существа, кого она искренне… любила? Существо… Как этого шкета называть-то хоть?″
Мадам Кристмас, которую очень немногие ещё помнили как Кристину Мустанг или даже просто «Крис Мустанг», обернулась к ёрзавшему мальчику. Рою стало не по себе от очередной пытки взглядом, но вдруг… ему улыбнулись. За те пару часов, что он наблюдал за ней, она не улыбалась так ни мисс Пирсон, ни человеку с вещами мамы, ни билетёру в окошке, ни мужчине, который донёс её саквояж до платформы. Хмурая и серьёзная, а улыбалась так знакомо. Много позже повзрослевший Рой познает тайны женских улыбок и научится различать искусственные и естественные, искренние и лживые, дежурные и внезапные, но пока восьмилетний ребёнок не знал всех этих множественных значений одного выражения лица. Пока в его маленьком мире существовал лишь один критерий ценности улыбки: как у мамы и не как у мамы. И в тот весенний день на маленькой железнодорожной станции он видел улыбку своей мамы на чужом лице.
«Может, и не ведьма вовсе…»
- Ну что же… малыш Рой, с сегодняшнего дня мы семья. Но только попробуй назвать меня тётушкой, тётей или как-то в этом роде, и пощады не жди. Понятно?
- Угу. То есть «да, мадам» - в ответ на улыбку женщины тень испуга на потрёпанной в боях физиономии медленно, но верно исчезала, сменяясь удивлением и даже следом осторожной, такой знакомой своей лукавостью, улыбки.
От продолжения беседы отвлёк гул подъезжающего поезда. Противно-протяжно завизжали тормоза. ″Но с сорванцом всё-таки намучаюсь″, - подумала Кристина, поднимаясь вслед за мальчиком в вагон.
________________________________
(1) - (с) Веслав Малицкий;
(2) - (с) из песни группы Semisonic